Исаак Ильич Левитан, наш великий и неповторимый пейзажист родился 18 августа (30 августа по старому стилю) 1860 года на западной окраине России в небольшой безымянной деревеньке близ железнодорожной станции Кибарты (неподалеку от пограничного городка Вержболово) в образованной, интеллигентной, но бедной еврейской семье. Дед его был раввином. Отец Исаака также учился в раввинском училище, но, вероятно, на волне ассимиляционных и просветительских стремлений, типичных для населения тех мест в эпоху реформ (вторая половина 1850-х - начало 1860-х годов), отказался от пути религиозного подвижничества. Став учителем иностранных языков, он давал уроки в частных домах, а также работал переводчиком, кассиром и контролером на железнодорожных станциях.
Особая, до слез, любовь к природе и нервная чувствительность к ее состояниям были присущи будущему пейзажисту изначально. Родственники вспоминали, как он с ранних лет любил бродить по полям и лесам, подолгу созерцать какой-нибудь закат или восход, а когда наступала весна, «совершенно преображался и суетился, волновался, его тянуло за город, куда убегал всякий раз, как на это выдавалось хоть полчаса». Но многое в его духовном облике определила и среда, в которой он формировался как художник. Аполлинарий Васнецов имел основания утверждать, что Левитан - «продукт Москвы, воспитан Москвою», говоря, конечно, не о влиянии на художника современной ему «белокаменной» - большого и шумного промышленно-купеческого города, где наряду с древним благочестием и красотою было немало уродств и жестокости, а о душе, традициях московской культуры.
Здесь, в Москве, в конце XVIII столетия, особенно по сердцу пришлись призывы Николая Карамзина и круга его друзей к «сорадованию и сопечалованию», «сочувствованию» с природой как качествам «наиболее приличным человеческой натуре», широко развивалась культура пейзажных садов и парков. В Москве в конце 1840-х годов появились знаменитые рассказы о природе Сергея Аксакова, который призывал «чувствовать полную, не оскорбленную людьми жизнь природы, слышать ее голос, заглушенный хлопотней, суетней и всею нашей земной пошлостию».
Стремление к целебной близости с природой жило в XIX веке и в московской литературе, поэзии, музыке (лучший пример – симфонии из серии Времена года Чайковского), даже в драматургии (вспомним Снегурочку Островского с ее заклятием стужи чувств солнечным теплом, радостью весеннего обновления жизни). Присуще было сочувствие с природой и московским живописцам, начиная с москвича по рождению Алексея Венецианова, который первым в России подсмотрел природу на ее месте, учился в поле, размышлял на гумне, замечал изменения света в разные часы дня, в различную пору года, при различной погоде. Чувство глубокой метафизической родственной связи души и судьбы человека с родной русской природой стало характерным качеством московской школы живописи и в 1860-1870-е годы, когда ее лицо во многом определяли учителя Левитана – Алексей Саврасов и Василий Перов.
